Page 4 - UM

Страница |3

Бержье разрушают порядок идей, усвоенный нами от прошлого, чтобы лучше
подготовить нас к чудесам будущего.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Я очень неловок во всем, что касается ручной работы, и не раз сожалел об этом. Я был
бы куда лучше, если бы мои руки умели работать. Руки, которые делают что-то
полезное, погружаются в глубины бытия и извлекают оттуда источник доброты и
мира. Мой отчим (которого я буду называть здесь отцом, ибо он меня воспитал) был
портным. Это была могучая душа, поистине дух-провозвестник. Порой он говорил,
улыбаясь, что падение клерикалов началось в тот день, когда один из них впервые
изобразил ангела с крыльями: в небо поднимаются не на крыльях, а на руках.

Несмотря на свою неловкость, я однажды переплел книгу. Мне тогда было
шестнадцать лет, и я учился в Жювизи, бедном пригороде. В субботу после полудня
нам предоставлялся выбор между работой по дереву или по железу, моделированию
или переплетному делу. Я в это время увлекался поэзией, в особенности Рембо. Однако
я должен был совершить над собой насилие, чтобы переплести «Сезон в аду». У моего
отца было десятка три книг, стоявших в узком шкафу его мастерской вместе с
катушками, мылом, тесьмой и выкройками. В этом шкафу были также тысячи заметок,
написанных мелким аккуратным почерком на уголке портновского стола в течение
бесчисленных трудовых ночей. Из принадлежащих ему книг я читал «Мир до
сотворения человека» Фламмариона и как раз открывал для себя «Куда идет мир?»
Вальтера Ратенау. Эту-то работу Ратенау я и принялся переплетать, причем
вдохновенно: Ратенау был первой жертвой нацистов. Дело происходило в 1936 г. В
маленькой мастерской ручного труда я каждую субботу делал что-нибудь из любви к
отцу и к миру рабочих. Первого мая я вместе с букетом ландышей подарил ему книгу
Ратенау в карманном переплете.

В этой книге мой отец подчеркнул остро отточенным красным карандашом длинную
фразу, которая навсегда сохранилась в моей памяти: «Даже эпоха тирании достойна
уважения, потому что она является произведением не людей, а человечества, стало
быть, имеет творческую природу, которая может быть суровой, но никогда не бывает
абсурдной. Если эпоха, в которую мы живем, сурова, мы тем более должны ее любить,
пронизывать ее своей любовью до тех пор, пока не сдвинется тяжелая масса материи,
скрывающей существующий с ее обратной стороны свет».

«Даже эпоха тирании…» Мой отец умер в 1948 г., никогда не переставая верить в
творческую природу, не переставая любить и «пронизывать» своей любовью
горестный мир, в котором он жил, не переставая надеяться, что увидит сет, сияющий за
тяжелыми массами материи. Он принадлежал к поколению социалистов-романтиков,
кумирами которых были Виктор Гюго, Ромен Роллан, Жан Жорес, носившие большие
шляпы и хранившие маленький голубой цветок в складках красного знамени. На
границе чистой мистики и социального действия мой отец, более четырнадцати часов
в день прикованный к своему портновскому столу – а мы жили на грани нищеты, –