Page 219 - UM

С т р а н и ц а | 218

беседах в книге, ставшей одним из известнейших послевоенных бестселлеров, и
заделался Распутиным голландского двора. В таком мире, одолеваемом трагической
стороной удивительного, невольно напрашивается вопрос, что же это за люди,
живущие без веры, но не желающие при этом видеть и комической стороны вещей.

Когда Честертону говорили о конце света, он отвечал: «Почему я должен в этом
сомневаться? Он случался уже не единожды». На протяжении миллиона лет, в течение
которого люди терзают эту землю, она, несомненно, пережила не один апокалипсис.
Свет разума много раз угасал и вспыхивал снова. Человек, бредущий ночью с фонарем в
руке, – это либо тень, либо огонь. Все заставляет нас думать, что конец света на
подходе, и мы заново учимся разумному существованию в новом мире – мире больших
человеческих масс, ядерной энергии, электронного мозга и межпланетных ракет. Быть
может, нам нужны новые души и новые умы для этой новой жизни.

16 сентября 1959 года, в 22 часа 02 минуты радио всех стран известило, что впервые
ракета, запущенная с земной поверхности, достигла Луны. Я слушал радио в
Люксембурге. Диктор сообщил эту новость и объявил ежевоскресную эстрадную
программу «Открытая дверь»… Я вышел в сад, чтобы взглянуть на спящую Луну, на
Море Спокойствия, куда за несколько часов до этого упали осколки ракеты. Садовник
тоже был в саду. «Это так же прекрасно, как Евангелие, сударь…» Его слова нечаянно
придали событию его подлинный масштаб. Я чувствовал себя действительно близким
этому человеку, всем людям, поднимавшим в эту минуту глаза к небу во власти
сильного и неясного волнения. «Счастлив человек, теряющий голову, – он вновь
найдет ее на небе!» В то же время, я был невероятно далеко от людей моей среды, всех
этих писателей, философов и артистов, отказывающих себе в таком энтузиазме под
предлогом просвещенности и защиты гуманизма. Например, мой друг Жан Дютур,
замечательный писатель, влюбленный в Стендаля, сказал мне за несколько дней до
этого: «Давай-ка останемся на Земле, не дадим развлечь себя этими электропоездами
для взрослых». Другой очень дорогой мне друг, Жан Жионо, с которым я увиделся в
Моноске, рассказал мне, как, проезжая однажды утром через Кальмар-лез-Аньи, он
увидел жандармского офицера и кюре, играющих в поддавки на церковной паперти.
«До тех пор, пока будут кюре и жандармские офицеры, играющие в поддавки, здесь, на
Земле, будет место для счастья, и здесь нам будет лучше, чем на Луне…» Так вот, все
мои друзья были отсталыми буржуа в мире, где люди, увлеченные огромными
космическими проектами, начинают чувствовать себя рабочими Земли. «Останемся на
Земле!» – говорили они. Их реакция была реакцией лионских ткачей на изобретение
станка, они боялись потерять работу. Мои друзья-писатели чувствуют, что в мире, в
который мы вступаем, социальные, моральные, политические, философские
перспективы гуманистической литературы, психологического романа вскоре могут
показаться незначительными. Главное действие так называемой современной
литературы в том, что она мешает нам быть действительно современными. Они тешат
себя мыслью, что пишут «для всех». Они чувствуют, что приближается время, когда
мысль масс будет захвачена великими мифами, планами гигантских свершений, и
тогда, продолжая писать свои маленькие «человеческие» истории, они будут