Page 277 - UM

С т р а н и ц а | 276

меня не было настоящего ощущения самого себя дольше, чем в течение трех или
четырех мгновенных вспышек. И я должен был согласиться, что мы почти никогда не
осознаем самих себя и почти никогда не осознаем, как трудно это осознание.

Нам говорили, что состояние осознания – это вначале состояние человека, знающего
наконец, что он почти никогда не осознает себя, и таким образом понемногу
научающегося совершать необходимое внутреннее усилие, каковы бы ни были
препятствия. В свете этого маленького упражнения вы знаете теперь, что человек
может читать книгу, соглашаться, скучать, протестовать или увлекаться, ни одной
секунды не сознавая того, что он существует и, таким образом, без того, чтобы его
чтение было адресовано действительно ему. Его чтение – это сон, добавляемый к его
собственным снам, погружение в вечное течение бессознательного. Потому что наше
подлинное сознание может быть – и почти всегда бывает – совершенно отрешенным от
всего, что мы делаем, думаем, хотим, воображаем.

И тогда я понял, что разница между состоянием во сне и во время обычного
бодрствования, когда мы говорим, действуем и т.д., – очень мала. Наши сны невидимы,
как звезды с наступлением дня, но они не исчезают, и мы продолжаем жить под их
влиянием. Мы только приобрели после пробуждения критическое отношение к нашим
собственным ощущениям, наши мысли стали лучше контролироваться, действия стали
более дисциплинированными, появилось больше живости, впечатлений, чувств,
желаний, но мы продолжаем оставаться неосознающими. Речь идет не о подлинном
пробуждении, но о «бодрственном сне», и в этом-то состоянии и проходит почти вся
наша жизнь. Нас учили тому, что возможно совсем пробудиться, приобрести состояние
самоосознания. В этом состоянии, как я убедился во время упражнения с часами, я мог
объективно сознавать функционирование своей мысли, развертывание образов, идей,
ощущений, чувств, желаний. В этом состоянии я мог пытаться совершить и развить
реальные усилия, чтобы изучить, время от времени останавливать и изменять это
развертывание. И мне говорили, что само это усилие создаст во мне некий феномен.
Само это усилие так или иначе не исчезнет бесследно. Ему достаточно быть, чтобы во
мне создалась, накопилась самая сущность моего бытия. Мне сказали, что тогда я,
обладая ощутимым бытием, смогу достигнуть «объективного сознания» и что тогда
мне будет доступно совершенно объективное, абсолютное сознание не только самого
себя, но и других людей, вещей и всего мира («Господин Гурджиев». изд. Сей, Париж,
1954 г.).

3. Рассказ Раймона Абеллио Когда в «естественном» состоянии, в котором находятся
все существующие, я «вижу» дом, мое восприятие самопроизвольно, и я воспринимаю
этот дом, а не собственное его восприятие. Наоборот, в «трансцендентальном»
положении воспринимается самое мое восприятие. Но это восприятие радикальным
образом изменяет первоначальное состояние. Пережитое состояние, вначале наивное,
теряет свою самопроизвольность именно из-за того, что объектом нового
размышления становится то, что было вначале состоянием, а не объектом, и что среди
элементов моего нового восприятия фигурирует не только восприятие дома как