Page 151 - UM

С т р а н и ц а | 150

проникнуть в другие сферы, будь они высокими или низкими, дозволенными или
запретными. Святых мало. А грешников – в том смысле, как я это понимаю – еще
меньше. И гениальные люди (принадлежащие порой и к тем, и к другим) – тоже
редки… Но, может быть, много труднее стать великим грешником, чем великим
святым.

– Потому что грех сугубо противоположен нашей природе? – Совершенно точно.
Святость также требует большого усилия, но это усилие совершается на пути, который
когда-то был естественным. Речь идет о том, чтобы вновь обрести экстаз, ведомый
человеку до грехопадения. Но грех – это попытка добиться экстаза и знания, которые
никогда не были даны человеку, и тот, кто пытается их получить, становится демоном.
Я вам сказал, что простой убийца – не обязательно грешник. Это верно, что грешник
порой бывает убийцей. Мне приходит на память, например, Жиль де Ретц. Видите ли,
если добро и зло равным образом вне досягаемости современного человека,
общественного и цивилизованного, то зло недосягаемо для него в еще более глубоком
смысле. Святой старается вновь обрести утраченный дар; грешник стремится к тому,
чем он никогда не обладал. В общем, он вновь повторяет грехопадение.

– Вы католик? – спросил Котгрейв. – Да.

– Тогда что вы думаете о текстах, где называют смертным грехом то, что вы относите к
незначительным преступлениям? – Заметьте, пожалуйста, что в этих текстах моей
религии всякий раз появляется слово «маг», которое кажется нам ключевым. Мелкие
преступления, называемые грехами, названы так лишь потому, что речь идет о магах.
Потому что маги пользуются человеческими недостатками, рожденными
материальной и социальной жизнью, как орудиями для достижения своей мерзкой
цели. Позвольте мне сказать вам вот что: наши чувства, высшие чувства, до такой
степени притупились, мы до того насыщены материализмом, что, наверное, даже не
распознали бы подлинное зло, если бы нам довелось с ним встретиться.

– Но разве мы все равно не почувствовали бы некоторый ужас? Тот ужас, о котором вы
упомянули сейчас, предлагая мне вообразить поющие розы? – Если бы мы были
существами естественными – да. Дети и некоторые женщины ощущают этот ужас. Но у
большей части наших современников условности, цивилизация и образование
заглушили и затемнили природу. Порой мы можем узнать зло по его ненависти к добру
– вот и все, причем чисто случайно. В действительности же Иерархи Ада проходят
среди нас незамеченными.

– Вы думаете, что они сами не осознают зла, которое воплощают? – Да, я так думаю.
Подлинное зло в человеке – как святость или гений. Это экстаз души, ускользающий от
сознания. Человек может быть бесконечно, ужасающе дурным и не подозревать об
этом. Но, повторяю, зло в подлинном смысле слова встречается редко. Думаю, что оно
даже становится все реже.

– Я стараюсь следить за вашей мыслью, – сказал Котгрейв. – Вы хотите сказать, что
подлинное Зло – это, по сути, нечто иное, чем то, что мы обычно называем злом? –