Page 78 - UM

С т р а н и ц а | 77

ничего из того, что на самом деле должен был сделать. Это было не исследование, а
пародия на него. И он, так боявшийся пожара, бросил в огонь коробки и карточки. Он
открыл свою подлинную природу. Этот маньяк странных реальностей был фанатиком
общих идей. Что он начал бессознательно делать в течение этих полупотерянных лет?
Свернувшись в клубок в глубине своей пещеры с бабочками и старыми бумагами, он
напал на одну из великих сил века – уверенность цивилизованных людей в том, что
они знают все о Вселенной, в которой живут. И почему он, Чарлз Гай Форт, прятался,
точно стыдясь? Потому, что даже малейшие намеки на то, что во Вселенной могут
существовать огромные области Неизвестного, неприятно беспокоят людей. В общем,
г-н Чарлз Форт вел себя, как эротоман; будем держать в тайне наши грехи, чтобы
общество не рассердилось, узнав, что оно оставляет целинными большую часть земель
в области секса. Теперь речь шла о том, чтобы перейти от маниакальности к
пророчеству, от наслаждения в одиночестве – к провозглашению принципа. Речь шла о
том, чтобы создать настоящее, т.е. революционное произведение.

Научное знание необъективно. Оно, как и цивилизация, представляет собой заговор.
Большое количество фактов отбрасывается – они противоречат установленным
понятиям. Мы живем при режиме инквизиции, где оружием, чаще всего используемым
против действительности, не соответствующей общепринятому представлению,
является презрение, сопровождаемое смешками. Что такое знание в подобных
условиях? «В топографии разума, – говорит Форт, – можно было бы определить знание
как невежество в оболочке из смеха». Поэтому нужно было бы потребовать дополнения
к свободам, гарантируемым конституциями, – свободу сомнения в науке. Свободу
сомневаться в Эволюции (а что, если труд Дарвина был фикцией?), во вращении Земли,
в существовании скорости света, гравитации и т.д. Во всем, кроме фактов. Не
отсортированных фактов, а таких, какими они представляются, благородных или нет,
чистопородных или выродков, с их кортежами странностей и сосуществованием
неприличий. Не отбрасывать ничего из действительности: будущая наука еще откроет
неизвестные соотношения между фактами, которые кажутся нам безотносительными.
Наука нуждается в потрясении голодным, хотя и недоверчивым, новым, диким умом.
Мир нуждается в энциклопедии исключенных фактов, проклятых реальностей. «Я
очень боюсь, что придется выдать нашей цивилизации новые миры, где будут иметь
право жить белые лягушки».

За восемь лет скромный тюлень из Бронкса поставил своей целью изучить все
искусства и все науки и изобрести еще с полдюжины их. Охваченный
энциклопедической лихорадкой, он накинулся на эту гигантскую работу, состоящую не
только в том, чтобы изучить, а и в том, чтобы осознать совокупность всего живущего.
«Я изумляюсь, видя, что люди могут удовлетворяться тем, что они романисты,
портные, промышленники или подметальщики улиц». Принципы, формулы, законы,
явления были переварены в муниципальной библиотеке Нью-Йорка, в Британском
музее и благодаря гигантской корреспонденции с самыми крупными библиотеками и
книжными магазинами всего мира. Сорок тысяч заметок, распределенных на 1300
разделов, записанных карандашом на крохотных карточках стенографическим
письмом собственного изобретения. Из этого безумного предприятия излучался дар