Page 118 - UM

С т р а н и ц а | 117

– Таким образом, – спросил аббат, – речь действительно может идти о подлинной
реликвии Лейбовича? Но посланец, не желавший брать на себя ответственность,
удовлетворился тем, что высоко поднял брови.

– Сообщают, что во время вступления в орден Лейбович был вдовцом, – уклонился он. –
Вот если бы удалось установить имя его покойной супруги…

Тогда аббат, вспомнив о маленькой записке, где фигурировало женское имя, в свою
очередь поднял брови… Вскоре после этого он приказал вызвать брата Фрэнсиса. –
Дитя мое, – заявил он с откровенно сияющим видом, – думаю, что для вас настал час
пострижения. Пусть мне будет позволено по этому случаю поздравить вас за терпение
и твердость, которые вы не переставали проявлять. Само собой разумеется, что мы
никогда больше не будем говорить о вашем… гм… о вашей встрече с… гм… с вестником
в пустыне. Вы добрый глупец и можете стать на колени, если хотите получить мое
благословение.

Брат Фрэнсис издал глубокий вздох и упал без чувств, охваченный волнением. Отец
благословил его, потом привел в чувство и позволил произнести вечный обет:
бедность, чистота, послушание и соблюдение устава.

Некоторое время спустя новопостриженный монах ордена Альбертинцев Лейбовича
был допущен в зал переписчиков, где под наблюдением старого монаха по имени
Хорцер стал старательно украшать страницы трактата по алгебре красивыми
рисунками, изображавшими оливковую ветвь и толстощеких херувимов.

– Если хотите, – дребезжащим голосом объявил ему старый Хорцер, – можете
посвящать пять часов вашего времени в неделю занятию по своему выбору – конечно,
при условии, что этот выбор будет одобрен. В противном случае вы используете эти
часы свободного труда для переписи книги «Сумма Теологика» (вероятно, имеется в
виду трактат Фомы Аквинского – прим. авт.) и фрагментов «Энциклопедии
Британника», которые дошли до нашего времени. Обдумав это, молодой монах
спросил:

– А не могу ли я посвятить эти часы созданию прекрасной копии плана

Лейбовича? – Не знаю, дитя мое, – нахмурившись, ответил Хорцер. – Это предмет
щекотливый, вы же знаете, как к нему относится наш преподобный отец… В конце
концов, – сказал он умолявшему его молодому переписчику, – я все же не возражаю
против этого, ибо этот труд не отнимет у вас много времени.

Итак, брат Фрэнсис раздобыл самый лучший пергамент, какой только мог найти, и
проводил долгие недели, скобля и полируя кожу плоским камнем, пока не сумел
придать ей снежно-сияющую белизну. Потом он посвятил несколько недель изучению
копий древнего пергамента, пока не выучил наизусть каждую черточку, каждое
таинственное пересечение геометрических линий и непонятных символов. Наконец он
почувствовал, что способен с закрытыми глазами воспроизвести всю удивительную
сложность документа. Тогда он провел еще несколько недель, обшаривая