Page 132 - UM

С т р а н и ц а | 131

***

Физик, химик, биолог, психолог – все они за эти пятьдесят лет получили
чувствительные удары, нацеленные в различные «саксифраго». Но сегодня они не
слишком беспокоятся об этом. Они работают, они движутся вперед. Скорее наоборот –
сейчас эти науки исключительно жизнеспособны. Сравните путаные построения
Шпенглера или Тойнби со стремительными, как поток, продвижениями ядерной
физики. История не зашла в тупик.

Причины этого, несомненно, многочисленны, но особо значительной нам кажется
следующая: В то время как физик или психоаналитик решительно отбросили даже
мысль о том, что действительность их полностью устраивает, и сделали выбор в
пользу реальности фантастического, историк остался запертым в пределах
картезианства. Ему отнюдь не чуждо известное малодушие вполне политического
характера.

Говорят, что счастливые народы не имеют истории. Но народы, не имеющие историков
– вольных стрелков и поэтов – более чем несчастны: они задушены, преданы.

Пренебрегая фантастическим, историк порой невольно совершает фантастические
ошибки. Если он марксист, то предвидит крушение американской экономики в тот
момент, когда Соединенные Штаты достигают высшей степени стабильности и
могущества. Если он капиталист, то предсказывает экспансию коммунизма на Запад в
тот момент, когда в Венгрии происходит восстание. В то же время в других науках
предсказание будущего, основанные из данных настоящего, удается все в большей и
большей степени.

Исходя из миллионной доли грамма плутония, физик-ядерщик проектирует
гигантский завод, который будет функционировать именно так, как предусмотрено.
Исходя из нескольких снов, Фрейд осветил человеческую душу так, как ее еще никогда
не освещали. Это потому, что Фрейд и Эйнштейн совершили вначале колоссальное
усилие воображения. Они силой мысли создали действительность, совершенно
отличную от общепринятой. Исходя из этой воображаемой проекции, они установили
совокупность фактов, которые затем были проверены опытом.

«Именно в области науки мы узнаем, как огромна странность мира», – говорит
Оппенгеймер.

Мы убедились в том, что допущение странности может обогатить и историю.

Мы вовсе не претендуем на то, чтобы придавать историческому методу способность
преобразования, которой мы ему желаем. Но мы надеемся, что наш небольшой очерк,
который вы прочтете ниже, может оказать маленькую услугу будущим историкам.
Либо притяжением, либо отталкиванием. Мы хотели, взяв за объект исследований
один из аспектов гитлеровской Германии, указать приблизительное направление